Языковые отношения и языковая политика

6.1. Виды языковых конфликтов

 

В основе языковых конфликтов лежат социальные, экономические и политические причины, поэтому специфика отдельно взятого языкового конфликта должна рассматривается в связи с конкретными социально-историческими условиями. Языковая ситуация ЮАР может служить примером того, что в условиях полиэтнического государства язык может становиться как символом национальной солидарности, так и инструментом разобщения этнических групп.

Социолингвисты выделяют три вида языковых конфликтов:

1. Внутриэтнические конфликты, которые возникают между группами людей – представителей одного этноса – и в ходе которых на первый план выступает интегрирующая функция национального языка. Чаще всего они возникают в процессе становления литературного языка, когда сталкиваются носители различных диалектов или письменностей в борьбе за выбор основного средства. В качестве примера можно привести конфликт в процессе выбора западнословацкого и среднесловацкого литературного языка; конфликт между сторонниками и противниками перевода татарского языка на латинскую графическую основу. Такие конфликты обычно не носят острого характера, приобретая характер публичной полемики, так как его участниками становится узкий круг интеллигенции.

2. Межэтнические конфликты, возникающие между представителями разных этносов. Их основой является борьба за распределение сфер функционирования между кодами, составляющими языковую ситуацию. Предпосылками конфликтов является общеполитическая ситуация, то есть такие конфликты не существуют сами по себе, а становятся следствием  межнациональной напряженности. Однако иногда сам по себе языковой конфликт может явиться стимулом межнационального конфликта. Межэтнические конфликты обычно протекают очень остро, поскольку могут затрагивать жизненные интересы целой языковой общности или даже нескольких общностей. Например, конфликт между русскоязычным и эстонским населением Эстонии в связи с ущемлением языковых прав русскоязычной общности.

3. Лингвопрагматические конфликты, связанные со стремлением к снятию языковых преград в достижении национальными меньшинствами социально-политического равноправия, и лингвополитические конфликты, возникающие там, где определенные партии и общественные движения пытаются использовать язык как орудие политической борьбы.

В течение последних трех-четырех десятилетий в развивающихся странах стали возникать языковые конфликты как показатель национального развития и социальных изменений. Стало очевидным, что такие конфликты имеют далеко идущие последствия для политической жизни и национального строительства, с одной стороны, и языкового планирования, с другой. Двумя наиболее важными пространствами языковых конфликтов является образование и массовая коммуникация.

Сохранение языка (языков) национальных меньшинств необходимо для поддержания культурного разнообразия и для интеграции различных этнических групп в общем потоке современной жизни.

Ни национальный язык, ни язык меньшинства не могут быть подходящим средством выражения культурного своеобразия этнических групп, так же, как и для распространения соответствующих адресованных им социальных и культурных программ. Такие языки не в состоянии обеспечить ни образовательное, ни культурное, ни экономическое развитие разнообразных этноязыковых групп, ни способствовать интеграции с преобладающей группой.

Конфликт между Маратхи и Конкани (считающимся диалектом Маратхи) представляет собой интересный случай попытки диалектной группы четкого самоопределения через территориальную поддержку, провозглашающую Гоа отдельным штатом*.

Наконец, возможен конфликт между равновеликими языками. Примером тому может служить конфликт французского и английского в Канаде.

Сложность этих языковых конфликтов в том, что они определяются тремя важными вопросами языкового планирования и социополитического развития:

1. Языковой плюрализм неоднозначно влияет на экономическое развитие, межгрупповое сотрудничество, политическое равноправие и в результате оказывается неэффективным. Несмотря на то, что некоторые исследователи (Либерсон, Хансен, Дэлтон, Марсден, О’Коннер) считают, что подобные корреляции между многоязычием и развитием могут быть надуманными или основанными на непроверенных данных, на сегодняшний день сложно реализовать функционально значимую модель многоязычия в плюралистическом обществе. Пока доминирует мнение, что нет ни одной страны, которая могла бы служить современным образцом содружества развития с разнообразием.

2. Принятие решений о выборе и использовании языка в конфликтной ситуации становится затруднительным. Чтобы разрешить эту проблему и упростить процедуру принятия решений, чешский социолингвист Ю. Неуступный предлагает исходить из четырех критериев: развитие, демократизация, единство, зарубежные связи. В работах других исследователей также указываются критерии экономии, пользы, удобства коммуникации и связности, которые не поддерживают использование языков-меньшинств в образовании. Все эти критерии у различных авторов, можно прийти к выводу, что они касаются только проблем определения и методологии и что нет никаких оснований отдавать предпочтение одним критериям над другими.

3. Ход языковых конфликтов и, соответственно, языкового планирования в большей степени подвержен влиянию идеологии самих планирующих и политиков.

Следование идеологии может стать сильной мотивацией для языкового планирования при решении проблем национального языка или языка массового общения. Роль идеологии в языковом планировании зависит не только от взглядов, ценностей и целей ее строителей, но и от того, как они сформулированы, переданы, восприняты и истолкованы для служения различным интересам в различные периоды времени. Все ситуации уникальны, и очевидно, что языковой плюрализм в Индии и США имеет совершенно разные следствия для языковых прав граждан этих стран.

 

6.2. Источники языкового конфликта. Дискриминация и толерантность

 

В определенных социально-политических, экономических и лингвистических условиях язык может быть задействован в политических целях и стать источником конфликтов. В качестве источников конфликта выступают четыре важных аспекта языка.

Прежде всего, язык является символом нации, поэтому его статус зачастую идеологизирован. Он может преувеличивать или преуменьшать этнические, социальные, религиозные, либо другие различия и служить, таким образом, катализатором в таких социальных процессах, как модернизация, мобилизация, коммуникация и национальное формирование. Символическое значение языка может быть эксплицитным для провозглашения и выражения языковой принадлежности.

Примером может служить конфликт между хинди и пунджабским языками. «Во время языковой реорганизации штатов в Индии Реорганизационная Комиссия заключила, что в штате Пунджаб нет особой языковой проблемы и что существует широкая распространенность и перемешанность населения, говорящего как на хинди, так и на пунджабском. Комиссия по-прежнему считала, что невозможно создать одноязычный штат, так как в существующем штате не было четко очерченных культурно-языковых зон. Однако за 10 лет социально-политическая динамика и политическая мобилизация языковых символов, в частности, письмо Гурумхи для пунджабского и Деванагари для хинди, изменили ситуацию и привели в 1966 г. к созданию Пунджаб и Харьяна как отдельных территориальных целостностей. В этом процессе пунджабский язык с письменностью Гурумхи стал символом принадлежности к Сикхам»[1].

Второе свойство языка, делающее его причиной конфликта, – это его инструментальная функция. Когда язык ассоциируется с более высоким образованием и с рабочими местами, он становится средством социального продвижения, достижения безопасности, а значит, ключом к социальной мобильности. Конфликт возникает тогда, когда социальная мобильность блокируется доминирующей элитой, составленной из одной языковой группы. Это особенно характерно для переходных этапов развития общества.

Третья характеристика языка как ресурса может быть рассмотрена в двух аспектах: чем является язык и что имеет язык. В последнем случае язык может быть представлен как ресурс в смысле определенных структурных свойств, которые могут быть использованы для развития или стать источником конфликта.

Создание письменной системы существенно расширяет возможности языка, но также и открывает возможность для конфликта. Устанавливаются нормы письменного языка, но и создается базис для машинописи, печати и других технических процессов. Далее, письменная система увеличивает потенциальные ресурсы языка и, таким образом, влияет на литературную традицию и распространение грамотности, что в свою очередь ведет к серьезным следствиям в познании и мышлении, с одной стороны, но с другой, к распределению знания и власти. Наконец, посредством манипуляции письменная система может функционировать как символ отдельной принадлежности и группового отличия для социальной мобилизации и дифференциации. Именно в этом случае превосходство письменного языка над бесписьменными приводит к неизбежному конфликту.

Второй аспект рассматривается с точки зрения различного рода языкового материала, как устного, так и письменного, и его поддержки со стороны социально-экономических и политических ресурсов. Уровень, качество и количество языкового материала оцениваются по 5 рубрикам: ссылки, художественная литература, научная и техническая литература, материалы по социальным наукам и другим дисциплинам и учебники.

Наконец, язык может быть охарактеризован как источник власти в смысле широты его употребления в различных областях, поддержки со стороны учредительных органов, количества говорящих на нем как на родном, изучающих его как второй и уровня его престижности в глазах изучающих.

Эти четыре свойства языка как символа, инструмента, ресурса и власти взаимно усиливают друг друга. Первые два образуют одну ось, а вторую – два других. Таким образом, природа и острота языковых конфликтов может рассматриваться с учетом их местоположения в этой системе координат.

Выбор и употребление языка связаны с социально-экономическими и политическими процессами, а также с распределением фонда знаний и власти в обществе. Принятие решений о статусах языков, о том, какой язык будет играть роль основного языка образования, а какой – лишь посредника, – одна из сложных в языковом планировании. В многоязычных странах массовая коммуникация требует использования нескольких языков для достижения максимального политического проникновения. В то же время у многоязычия в ряде ситуаций может проявляться и негативная сторона: оно не только ограничивает возможности распространения и экономических ресурсов, но также тормозит научное и технологическое развитие. Моноязычие укрепляет национальное единство и преодолевает определенные барьеры в общении. Однако процесс отбора языков может сопровождаться языковой дискриминацией.

 

Языковая дискриминация – нарушение гражданских и/или экономических прав личности (этнической группы) по причине незнания или плохого знания языка численно или социально доминирующего на данной территории этноса.

 

В пример можно привести Закон о языке Эстонии, согласно которому лицам, длительно проживающим или даже родившимся на территории Латвии и Эстонии, в случае если они не могут сдать экзамен на знание латышского или эстонского языка, отказывается в получении гражданства. «Для получения гражданства Эстонии нужно сдать экзамены на уровень владения эстонским языком, на знание Конституции Эстонской Республики и Закона о гражданстве. Для подготовки к экзаменам предлагают бесплатные курсы по изучению Конституции и Закона о гражданстве. Также есть возможность получить компенсацию расходов на изучение эстонского языка»[2]. Защита национального языка может обернуться, таким образом, ущемлением прав носителей других языков.

Однако многоязычные государства – это и пространство проявления языковой толерантности, лояльности, уважительного отношения доминирующего этноса, а также соответствующих властных структур к языкам иных этнических групп, проживающих на той же территории (как правило, малочисленных или некоренных). Принципы языковой лояльности – это, прежде всего, «соблюдение гражданских, языковых прав и экономических интересов их носителей, обеспечение возможности пользоваться родными языками в некоторых коммуникативных сферах, количество и состав которых зависит от демографической мощности этих групп, функциональной развитости их языков, исторических традиций бытования этих языков на данной территории»[3].

Языковые конфликты могут принимать различные формы в зависимости от того, касаются ли они языка массовой коммуникации, автохтонного национального языка, языков национального большинства или меньшинства. Разрешение этих конфликтов играет важную роль в процессах национального строительства, социокультурной интеграции, преодоления политического соперничества и нестабильности.

Важнейшими областями, создающими арену для языковых конфликтов, являются образование и массовая коммуникация. В целом можно выделить следующие типы конфликтов:

1) между языком массовой коммуникации и автохтонным национальным языком;

2) между национальным языком и языком национального большинства;

3) между языком национального большинства и языком национального меньшинства;

4) между языками, равно относящимися к национальному большинству.

В случае выбора в качестве государственного языка между языком массовой коммуникации и автохтонным национальным языком считается, что первый играет важную роль в политико-географической интеграции и значит, способствует общенациональному сплочению – национизму, в то время как национальный язык обеспечивает интеграцию социокультурную, что ведет к национализму. «Грудных детей иногда считают, а иногда не считают классом потенциальных Адресатов, и с ними иногда говорят, а иногда не говорят; как Адресаты они рассматривались носителями языков могав и тлингит, которые считали младенцев способными понимать речь (практика обращения с маленькими детьми и домашними животными и в нашем обществе тоже не единообразна).

Это основное мнение подкреплено двумя другими. Во-первых, предполагается, что язык массовой коммуникации нейтрален и равномерно распределен среди различных этноязыковых групп, социальных слоев и территориальных подразделений. Таким образом, он воспринимается как объединяющая сила, способствующая преодолению политического соперничества и нестабильности, в то время как продвижение какого-либо одного национального языка часто рассматривается как сила, политически разъединяющая и создающая соперничество между национальными языками. Следовательно, язык массовой коммуникации может служить обоюдоострым политическим оружием против языковой множественности и против превосходства какого-либо национального языка или группы языков над другими.

С другой стороны, он может и не являться ни нейтральным, ни бескорыстным, т.к. элитарные политические и социальные группы могут получать к нему больший доступ, чем другие. Длительное пользование этим языком позволяет им претендовать на более выгодную работу, дает статус, социальное положение и реальную власть, закрепляя превосходство за другими.

Кроме того, в поддержании языка массовой коммуникации заинтересованы развитые национальные группы, т.к. это создает хороший рынок для их продукции, особенно в массовой коммуникации. С развитием передовых коммуникационных технологий и их экспортом в развивающиеся страны, производство, организация и распределение материалов коммуникации сосредоточивается в руках транснациональных корпораций.

Дихотомия «национизм – национализм», связываемая с языком массовой коммуникации и автохтонным национальным языком, не применима в одном важном отношении. Использование автохтонного языка не обязательно исключает возможность национизма, и наоборот, выдвижение языка массовой коммуникации в качестве средства, сплачивающего нацию, может привести к нежелательным последствиям.

Напряженность конфликта между национальным языком и остальными языками национального большинства зависит от трех важных факторов.

Во-первых, место, которое занимает национальный язык, выполняя функции языка массовой коммуникации, определяет степень участия в распределении власти и ресурсов в обществе, что предопределяет напряженность конфликта между языками национального большинства и национальным языком. В Индии, например, через пятнадцать лет после вступления в силу Конституции в результате консенсуса было решено заменить английский официальный язык на хинди. Однако слишком медленное проникновение хинди в общественную жизнь отдалило планы консенсуса, сопровождаясь языковыми распрями и насилием. Чтобы разрешить этот конфликт, в 1967 г. была разработана поправка об официальном языке, гарантировавшая продолжающееся использование английского языка, пока национальные группы, не говорящие на хинди, желают этого, что продлило двуязычную политику.

Во-вторых, использование национального языка в образовании или средствах массовой информации ведет к появлению новых элитарных группировок, чьи интересы конфликтуют с интересами представителей языка массовой коммуникации, либо языка национального большинства. В-третьих, суть конфликта между национальным языком и языками национального большинства зависит от числа языков большинства, степени их стандартизации, развития и концентрации, характера поддержки со стороны их носителей. Это особенно очевидно в индийском контексте, где очень важно различие между национальным официальным языком на центральном уровне и региональным официальным языком национальной группы на уровне штата. Реорганизация штатов на основе языка, в частности, образование таких, как Махараштра и Гуджарат, Пунджаб и Харьяна, некоторых других штатов в Северовосточной Индии отражает важность такого разграничения. Если в сфере коммуникации и планирования образования не будет сбалансированного подхода как на центральном, так и региональном уровнях, это может стать источником конфликта между национальным языком и языками национальных групп.

 

6.3. Влияние этнических конфликтов на языковую ситуацию

 

Проблемы во взаимоотношениях между католиками-ирландцами и протестантами-англичанами обусловили этническое разделение в Ирландии, подпитываемое религиозными различиями и экономической враждой, вызывая периодические беспорядки и восстания, продолжавшиеся в Ирландии вплоть до XX века. Один из исследователей проблемы ирландского конфликта Дж. Костиган полагает, что в XVII веке основными источниками раздражения местного католического населения являлись:

а) систематическое выселение ирландских крестьян с территории колонии Ольстер и, как следствие, нищета, голод и повышенная смертность местного населения;

б) жестокое подавление католического недовольства (в этом особенно отличился Оливер Кромвель, который в 1649–1652 годах лично возглавил карательную экспедицию, «усмирил» восставших еще в 1641 году ирландцев и истребил тысячи католиков).

В XIX веке голод и последовавшая за ним эмиграция ирландцев, в основном из сельских районов, очень негативно повлияли на ирландский язык. Число носителей резко сократилось, чему также способствовало введение всеобщего образования на английском языке. Во второй половине XIX века начинают появляться организации, ставящие своей целью возрождение ирландского языка (например, Гэльская лига Дугласа Хайда).

После провозглашения независимости Ирландии было введено обязательное обучение языку во всех школах, начали издаваться ирландские газеты, появилось теле- и радиовещание. Тем не менее, число людей, для которых ирландский язык является родным, неуклонно сокращается. Сейчас они в основном проживают в гэлтахтах – сельских районах на западе острова. В последнее время наблюдается значительный рост интереса к ирландскому языку, в том числе в городах, что однако нисколько не сказывается на сокращении ирландцев-моноглоттов, владеющих только ирландско-гэльским. В Ирландии сейчас проживает 4,5 миллиона людей и только 70 200 говорят на ирландском каждый день.

В начале XIX века Ирландия предпринимает активные меры по укреплению статуса ирландского языка. Так, хотя ирландский язык до 13 июня 2005 не был официальным языком Евросоюза, он является первым официальным языком Республики Ирландия и имеет статус языка национального меньшинства в Северной Ирландии. С момента вступления Республики Ирландия в Европейское сообщество (теперь –Евросоюз) в 1973, договоры ЕС публиковались и юридически заверялись, помимо официальных языков ЕС, еще и на ирландском. Ирландский разрешалось использовать и в письменных запросах в органы ЕС.

13 июня 2005 г. министры иностранных дел государств-членов ЕС приняли единогласное решение одобрить ирландский язык в качестве 21-го официального языка ЕС с определенными ограничениями: в отличие от остальных официальных языков не все документы будут переводиться на ирландский. Это решение означает, что все законодательные акты, принятые как Европарламентом, так и Советом министров ЕС, теперь будут переводиться на ирландский, а на пленарных заседаниях Европарламента и на некоторых заседаниях Совета министров будет осуществляться перевод с ирландского.

Стоимость устного и письменного перевода, публикации документов, а также юридических формальностей, связанных с предоставлением ирландскому языку нового статуса, оценивается примерно в 3,5 млн. евро в год. Ирландский стал первым рабочим языком ЕС, который не является самым распространенным языком в каком-либо из государств-членов ЕС.

Языковая ситуация в странах бывшей Югославии

Народы, населявшие территорию бывшей Югославии, пришли в XIX век разделенные двумя великими империями: османской на юге и австро-венгерской на севере. В XIX веке в них пробудилось национальное сознание и желание стать независимыми, то есть освободить страну от иностранных угнетателей. Словены, хорваты и сербы империи Габсбургов развили в это время культурно-политическое движение, главной целью которого было языковое объединение различных южнославянских народов. На более глобальном уровне существовало две цели: сначала создать общий язык для всех жителей будущей Югославии, а затем создать и общее государство. Идея состояла в следующем: если народы говорят на одном языке, то будет легче их убедить создать единое государство. Первая цель (решение «объединить» сербский и хорватский языки в один – сербскохорватский) была осуществлена в 1850 году подписью соглашения в Вене, где были установлены правила произношения, двойной алфавит, диалект, принятый за основу стандартного языка. Что касается второй цели – создать единое государство, ждать ее осуществления пришлось еще 70 лет – до 1918 года.

Первое государство, созданное после Первой мировой войны, было названо «первая» Югославия. Уже в то время страна столкнулась с проблемой национальностей. Она насчитывала около 12 миллионов жителей, включая многочисленные группы меньшинств. По переписи 1921 года проживало чуть менее 5 миллионов сербов, 3 миллиона хорватов и 1 миллион словенов. Остальная часть населения состояла из меньшинств: венгров, албанцев, румынов, словаков. Положение различных народов и меньшинств оставались неуравновешенным. Три основные народности государства – сербы, хорваты и словены – имели практически все права, а остальные – очень мало.

Что касается социолингвистического аспекта, можно сказать, что «первая» Югославия не знала особых проблем. У сербов и хорватов был общий язык – сербскохорватский, а словены свободно использовали свой словенский язык. «Вторая» Югославия, возникшая после войны в 1945 году, окажется в намного более сложной ситуации и применит оригинальную и довольно уникальную в европейском контексте языковую политику.

 «Вторая» Югославия была провозглашена в 1945 году со столицей в Белграде и Тито во главе государства. Это была федерация, состоящая из шести республик: Словении, Хорватии, Боснии и Герцеговины, Черногории, Сербии, Македонии, автономной провинции Воеводина и автономного региона Косово (два последних были присоединены к Сербии).

Главной проблемой было решение различных национальных вопросов. Югославия возникла в результате объединения шести народов или наций, большинство из которых жили в Югославии: хорватов, словенов, сербов, македонцев, черногорцев и с конца 1960-х годов Мусульман (Мусульмане с заглавной буквы «М» были признанной нацией в Югославии; мусульмане с маленькой буквы «м» – это был термин, обозначающий религиозную принадлежность) и нескольких наций и этнических сообществ. Главная разница между этими двумя категориями – нации и национальности – состояла в том, что каждый народ имел свою союзную республику: например, Словения для словенов, Хорватия для хорватов и т.д. Это не означает, что все хорваты были сконцентрированы в Хорватии, а все сербы в Сербии. Во всех республиках население было смешанным. Наилучшим примером является Босния, так как в этой стране сербы, хорваты и Мусульмане были тесно перемешаны.

Все переписи того периода показывали, насколько сложной была этническая структура Югославии. Сменявшие друг друга конституции гарантировали культурные и другие права разным народам. Образование на родном языке было обеспечено практически для всех, у всех были свои газеты, радио и телевидение, различные культурные клубы. И все это для того, чтобы все были довольны и чтобы не появлялось межэтнических проблем.

В лингвистической сфере, принимая во внимание специфику ситуации, Югославия должна была действовать прагматично и развивать особую языковую политику. Это ей удалось, так как принятые в то время решения часто рассматриваются как хороший пример языковой политики.

В Югославии говорили на многих языках. Главным языком был, конечно же, сербскохорватский, на котором говорили приблизительно 16 миллионов человек, четыре основные народности Югославии: сербы, хорваты, черногорцы и Мусульмане. Две другие основные народности, словены и македонцы, пользовались соответственно словенским, на котором говорило около 2 миллионов человек, и македонским, на котором говорили около 1,3 миллиона человек.

Главным языком меньшинств в Югославии был албанский, на котором говорило около 2 миллионов человек. Здесь можно отметить любопытный факт: албанский был языком «меньшинств», тогда как на нем говорило 2 миллиона человек, а македонский, например, был языком «большинства», даже если на нем говорило 1,3 миллиона человек. В Воеводино можно было встретить немецкий, венгерский, словацкий, украинский, русинский, румынский, чешский и др. языки. Кроме того, были болгары, итальянцы, турки в Македонии и Косово. Были также и евреи, цыгане, валахи и др. Все сохранили свои языки, что обусловило своеобразие этой страны.

Оригинально в европейском контексте было также то, что республики, так же как автономные регионы Воеводина и Косово, имели свои собственные конституции и сами принимали законы относительно языка. Они могли провозглашать официальным язык, который не имел этого статуса на федеральном уровне. Таким образом, сербскохорватский был официальным в Сербии, Хорватии, Боснии и Герцеговине и Черногории, тогда как словенский был официальным языком только в Словении; македонский был официальным в Македонии; албанский с сербскохорватским и турецким – в провинции Косово.

Провинция Воеводина со своей стороны приняла пять официальных языков: сербскохорватский, венгерский, словацкий, русинский и румынский. Речь идет о действительно редком в Европе решении, где редко случается, чтобы малая по размеру провинция провозглашала несколько официальных языков.

Конституции республик не только позволили провозглашать административный язык, но также, чтобы отличать его от того же самого языка, используемого в другой республике, провозглашать особую норму. Сербскохорватский язык стал административным языком в Сербии, Черногории, Хорватии, в Боснии и Герцеговине, но каждая республика имела свой вариант того же самого языка. Идея состояла в том, чтобы дать возможность каждому народу самоутвердиться, не нанося ущерб единству федерации. Главным было сохранить общий язык – сербскохорватский, но для того, чтобы удовлетворить запросы разных «участников», режим разрешил «официальное признание» незначительных различий. Таким образом, официальный статус обрели восточный и западный варианты одного и того же языка.

Это желание сохранить как лингвистическое, так и политическое единство государства не выдержало испытания временем. Югославия времен Тито, многонациональное государство, начала постепенно распадаться в конце 80-х годов и окончательно распалась в 90-х годах. На территории бывшей Югославии возникло пять независимых государств: «третья» Югославия или Сербия-Черногория, Словения, Хорватия, Босния-Герцеговина и Македония.

 «Третьей» Югославией была названа Югославия Милошевича, которая была результатом распада старой федерации и которая уменьшилась в 1992 году до федерального государства, состоящего только из двух республик: Черногории на юге и Сербии на севере, и из двух провинций: Косово и Воеводина.

Конституция 1992 года приняла официальным языком сербский (а не сербскохорватский, как раньше). Как бы он ни назывался, сербский или сербскохорватский, этот язык оставался главным средством общения в стране, языком, который знали практически все члены меньшинств.

Интересно отметить, что, несмотря на очень сложную политическую и экономическую ситуацию, меньшинствам удалось сохранить главное, а именно, по сравнению с прошлым, определенное количество культурных организаций, таких как издательские дома, библиотеки, театры и т.д. Нельзя говорить об особенно сложном положении меньшинств, так как ситуация сербов, противостоящих режиму Милошевича, была настолько же сложна.

«Третья» Югославия просуществовала недолго. Этот режим был свергнут в октябре 2000 года. Экс-президент оказался в тюрьме и был осужден за преступления против человечества. Именно тогда страна и сменила свое название на Сербию и Черногорию.

Вот уже десять лет как государство переживает сложные этнические конфликты, и, к несчастью, даже после ухода Милошевича все еще чувствуется некоторая напряженность. С одной стороны, «этнолингвистическая демократия» в Сербии и Черногории становится постепенно более значимой и меньшинства лучше представлены во всех областях политической жизни. С другой стороны, ситуация остается напряженной во многих областях. Появляется новый язык – черногорский, хотя ему все еще не удается полностью «отделиться» от сербского.

В 1990 году Хорватия была официально провозглашена независимой. Она насчитывает приблизительно 4,7 миллиона жителей, для 78% из которых хорватский язык является родным. После провозглашения независимости в Хорватии были приняты срочные меры в области языковой политики: официальным языком стал хорватский с латинским алфавитом и началась «хорватизация» страны.

Сегодняшний хорватский язык характеризуется многочисленными архаизмами в морфологии и некоторым пуризмом. Наблюдаются многочисленные лексические отличия, а также синтаксические конструкции, не существующие в сербском языке. Овладеть этим «новым» языком непросто даже для самих хорватов. Эти изменения вызваны, как правило, тем, чтобы подчеркнуть разницу с сербским языком. Их не всегда можно объяснить «логически», и положение хорватов таково, что им теперь нужно учиться говорить по-другому, не так, как они говорили в прошлом.

Вышеизложенное позволяет сделать вывод, что на Балканах использование языков обусловлено, главным образом, политическими причинами. Язык приобретает эмблематическое значение, теряя из-за этого свою главную функцию – общение между людьми.

6.4. Проблемы витальности малых языков

 

Этноязыковые большинства весьма неохотно идут на предоставление культурно-языковых прав меньшинствам. При этом мажоритарные группы зачастую исходят из ложной предпосылки, что наделение меньшинств или коренных народов дополнительными правами в сфере языка и культуры будет представлять угрозу единству и безопасности государства.

Убы́хский язы́к – вымерший язык, относящийся к абхазо-адыгской семье. На нем говорили убыхи до начала 90-х годов ХХ в. Первоначальная зона распространения убыхского языка — Черноморское побережье Кавказа. В 1860-е убыхи были выселены правительством России в Турцию, оставшаяся часть смешалась с местным населением, в результате чего язык лишился естественного ареала распространения. Последний известный носитель языка Тевфик Эсенч умер в 1992 году в Турции. Убыхский язык известен своей уникальной фонетикой — в нем 84 согласных звука (из которых четыре употреблялись только в заимствованных словах) и лишь два гласных («а» долгая и «а» краткая). Бо́льшее количество согласных звуков наблюдается только в койсанских языках, распространенных в Южной Африке.

Другая причина, объясняющая нежелание государств предоставлять своим меньшинствам языковые права, заключается в том, что монолингвизм ошибочно принимается за идеальное и нормальное состояние общества, к которому как бы должны стремиться все многонациональные политеты. Однако на самом деле большинство стран мира многонационально по составу. Многоязычие продолжает оставаться преобладающей характеристикой современных государств.

Одноязычная или монолингвистичная модель развития общества – явление противоестественное природе человечества и во многом подрывающее гармонию межэтнического согласия. Многие правительства ныне проводят курс на поощрение языкового и культурного многообразия своих граждан, что никоим образом не способствовало уменьшению их общегосударственного патриотизма, а, скорее наоборот, содействовало его укреплению.  Следовательно, этноязыковая самобытность непротиворечиво уживается с лояльностью общенациональному государству и, более того, степень развития первой определяет вторую. При наличии определенных исторических условий и проведении многонациональным государством разумной политики, сохранение высокой степени этнического самосознания и не менее высокой степени общегосударственной лояльности возможно для всех этнических групп без исключения.  При благоприятном отношении правящей элиты, выражение этноязыковой идентичности мотивируется большей частью строго культурными импульсами, поскольку национальные группы, естественно, стремятся поддерживать цивилизационно близкий им уклад жизни. В данном случае проявляется одновременно высокая степень политической лояльности к существующему государственному устройству. Когда же в силу определенных, как объективных, так и субъективных условий, национальным группам отказывается в праве на культурную самобытность, то этничность и языковые вопросы политизируются. Крайними проявлениями этого являются политический сепаратизм или поиски иной (альтернативной) политической лояльности на уровне другого (как правило, цивилизационно близкого) государства. И, наоборот, по мере того, как народы и меньшинства получают большие возможности для своего культурно-языкового саморазвития, политическая ангажированность этничности ослабевает. Важный блок проблем, связанный с соблюдением языковых прав коренных народов и меньшинств, это способность международного сообщества, международных организаций содействовать их соблюдению государствами. Поскольку конкретные процедуры воплощения в жизнь языковых прав отсутствуют, обвинение, предъявленное той или иной стране в нарушении указанных прав, может восприниматься ею как попытка вмешательства во внутренние дела государства. Например, не совсем понятно, какие реальные международные процедуры можно применить для того, чтобы Балтийские государства (Эстония, Латвия) или Украина соблюдали языковые права русскоязычного населения? 

Все языки, независимо от грамматического строя, демографических характеристик носителей, географического распределения, изначально равноправны и самодостаточны – не бывает языков дефективных, «некачественных», они могут быть хорошо изученными или малоисследованными и в целом уступать друг другу по степени развития общественных функций. На институциональном же уровне реально можно вести речь об ограничениях, налагаемых на языковые права многих народов и этнических групп. Интересным примером воплощения принципов этноязыковой демократии со всеми вытекающими последствиями является история становления Европейского Союза. Утверждая принцип этноязыковой демократии, Европейский парламент признал в то же время необходимость выработки ее разумных пределов, ибо любой демократический институт правомочен ограничивать свободы своих субъектов.  В международном масштабе предпринимаются значительные усилия для того, чтобы выработать различные декларации, конвенции и хартии, где утверждаются языковые права народов и меньшинств. Хотя вплоть до недавнего времени считалось, что общее упоминание миноритарных групп как «этнических, религиозных и языковых меньшинств» вполне достаточно для обеспечения их права на использование и развитие родного языка, тем не менее, во многих международно-правовых документах, принятых особенно в последнее время, более активно начинает присутствовать языковая тема. 

ООН, ЮНЕСКО, Совет Европы, Европейский парламент, Организация по безопасности и сотрудничеству в Европе (ОБСЕ), инициировали достаточно активную работу, направленную на защиту языковых прав коренных народов и меньшинств. Например, приняты Европейский Устав по региональным языкам и языкам национальных меньшинств, Предложение Совета Европы по выработке Европейской Конвенции по защите меньшинств (1991 г.), Документ Копенгагенской встречи Конференции по человеческому измерению ОБСЕ (1990 г.), Декларация ООН по правам лиц, принадлежащих к национальным или этническим, религиозным и языковым меньшинствам (1992 г.), Конвенция ООН по правам детей (1989 г.).

Таким образом, языковые права народов рассматриваются ныне в качестве неотъемлемых и фундаментальных прав, естественным образом вытекающих из их права на самоопределение. Международное сообщество в целом начинает понимать необходимость защиты языковых прав, прежде всего, коренных народов и национальных (региональных) меньшинств. 

В конце декабря 1996 года Верховный Комиссар ОБСЕ по делам национальных меньшинств принял решение об изучении положения дел с языковыми правами во всех странах-участницах ОБСЕ. Информация, которая содержится в отчетах правительств, несомненно, представляет большой интерес для специалистов, политиков и дает четкое представление о тенденциях развития языковой политики в государствах-членах одной из самых авторитетных международных организаций.

При соблюдении языковых прав каждое государство-член ОБСЕ, сообразно конкретным условиям, решает свои специфические задачи, но при этом по отношению к коренным народам и меньшинствам выработались некоторые общие стандарты проведения языковой политики. Правительства стран-участниц ОБСЕ признали в различных формах важность соблюдения языковых прав для утверждения общих прав меньшинств вообще. Проведение опроса-анкетирования усилило осознание правительствами важности языковой проблемы и ознакомило их с различными формами защиты языковых прав как средства обеспечения межнационального мира и утверждения общих прав коренных народов и меньшинств. Письменные ответы правительств с информацией о языковых правах меньшинств представляют уникальный и благодатный материал для выявления тенденций развития языковой политики в большинстве государств мира.  Указанные ответы дают представление о самых фундаментальных сторонах языковых прав коренных народов и национальных меньшинств.

Неразработанность международно-правовых стандартов, которые могли бы регламентировать практику наделения языков официальным статусом, делает крайне затруднительной работу по установлению в данной сфере общепризнанной нормы. Тем не менее, есть все основания утверждать, что большинство государств-участников ОБСЕ проводят политику выбора и установления государственных или официальных языков. Например, из пятидесяти одного государства, приславшего ответы на вопросы анкеты, только три страны (Венгрия, Швеция и США) заявили о том, что у них нет государственных или официальных языков. 

Использование языков коренных народов и меньшинств при осуществлении контактов с органами государственной власти и правосудия,  предоставление лицам, принадлежащим к коренным народам и национальным меньшинствам, возможности осуществлять коммуникацию с органами государственной власти и правосудия на родном языке является значительным компонентом сферы языковых прав. Это обеспечивает, с одной стороны, лучшее понимание указанными этническими группами политики государства по отношению к ним, а, с другой стороны, позволяет им в более полном объеме и без ограничений выражать свои мысли в соответствующих властных органах. Данное право также позволяет подобным категориям населения активно участвовать в социально-политической жизни страны, что содействуют созданию демократического и открытого общества, где представители миноритарных групп, без необходимости отказа от своей идентичности, ощущают себя его полноправными гражданами.